Я в антракте смеюсь над собой, необычно спевшей
Пару партий в начале пьесы, — пиши пропало.
Голос рвется и падает замертво потерпевшим,
Напугав этим дам, восседавших в средине зала.
Ох уж эта забава — душе моей нет покоя!
Я (по слухам) в театре любимица да зазноба.
А слова мои будто бы схожи (смешно) порою
С роковой, непреклонной и вычурной крышкой гроба,
Мол, захлопнешь — и все. Не понятно, зачем рожали,
Для чего покупали билеты в Париж и Ниццу.
И поэтому я на сцене, а дамы — в зале.
И поэтому у сидящих такие лица.
Черта с два я позволю пришедшим себя не слышать.
Черта с два прекращу показывать людям факты,
Пока зрители ропщут, что мир наш жесток и выжат.
Я пою свою партию и хохочу в антракте.
Два звонка. Поправляю прическу. Смотрю: записка:
«...и слова — не доска гробовая, а двери в душу»
Убирают кулисы. Я к сцене уже так близко...
Но беру свои вещи
И выхожу наружу.